Повстанцам не оставили выбора. Им пришлось стиснуть зубы и научиться защищаться. Гражданская война, война в больших городах, где жертвами порой становились нейтральные жители, стала реальностью. Кейт не питала ненависти к «интернет-торчкам», но и не испытывала горя, если те гибли.
Жизнь изменилась. Джунгли вырубили, но их законы, словно блохи, перепрыгнули в большие города, заражая все большее количество людей. Хищники и жертвы менялись местами бесчисленное число раз, но не могли остановиться. В роли и первых, и вторых выступали как правительственные агенты, так и повстанцы. Третьих сторон в природе не бывает. Либо ешь ты кого-то, либо кто-то съест тебя. Пищевая цепочка существовала всегда, просто иногда закрывали на нее глаза.
Коридор разветвился, но девушка знала направление. Мох помогал отыскать дорогу, а вскоре появился еще один знак — веселый смех. Хоть где-то не забыли о дружбе и реальном общении вместо тыканья по клавиатуре.
Кейт прибавила шагу, стремясь поскорее увидеть знакомые лица. Последние двое суток она провела в одиночестве, следя за перемещениями ищеек. Нынче эти генно-модифицированные псы правительства заменяли некогда существовавшую полицию. Изменений в мире произошло так много, что Кейт порой и не верила, что когда-то он был уникальным и многогранным, не делящимся на черное и белое. Единственным напоминанием служили книги, и девушка-повстанец старалась перечитывать их как можно чаще, чтобы не забыть о многих качествах, в нынешнее время считавшихся анахронизмами. Впрочем, оставались и малопонятные. Например, честь, о которой Кейт никогда не слышала. С другой стороны, писатели прошлого тоже многое предсказать не могли. Кейт хотела изобрести машину времени, чтобы отправиться в двадцатый век и спросить их о культе еды. Как вообще случилось такое, что человек стал рабом пищи?
Кейт тряхнула головой. Она наконец-то пришла, в кои-то веки увидит знакомых, а нюней-то распустила… Унывать нельзя. Все можно исправить.
Сделав еще шаг, Кейт зашла в залитую светом люминесцентных ламп залу. Ряды столов и скамеек тянулись по левую и правую стороны, ближе к стенам, оставляя много пространства посередине. Люди расселись в хаотичном порядке, и от буйства красок у Кейт зарябило в глазах. Большинство повстанцев стояло, притом излюбленным местом оказались колонны, на которые они опирались спинами, будто бы тряпичные куклы, которым необходима подставка, чтобы не упасть. Свет от ламп вырывал из темноты пальцы, сложенные то в неприличных жестах, то в жестах, использовавшихся когда-то немыми, лбы, нахмурившиеся и разглаженные, брови, вздернутые вверх, намертво сросшиеся, печально-опущенные, носы, шмыгающие, будто подхватившие несуществующую простуду, губы, скривившиеся от омерзения и расплывшиеся в улыбке. И ни одной сходной реакции. Это наверху люди вели себя под копирку… Повстанцы вели себя иначе.
Кейт не дружила ни с одним из них: в детстве немало натерпелась от парней, пускавших по ней слюни. Девчонки же шептались за ее спиной и строили козни, завидуя красоте соперницы, покорявшей мужские сердца. Примитивные создания встречались и среди повстанцев, хотя их число не дотягивало до уровня обитателей квартир.
С такими же изгоями, как она сама, Кейт общалась редко. Дружба перестала ее интересовать с тех пор, как девушка начала участвовать в вылазках. Человеческих жертв было не избежать, и потому Кейт старалась меньше привязываться к людям. За свое поведение она получила прозвище Дикарка.
Впрочем, пара знакомых у нее все же имелась. Одного она не видела уже долгое время, второй же по совместительству являлся главой повстанческого движения. И сейчас в зале его не было…
Кейт заняла место у стены. Она разглядывала своих собратьев по несчастью и не уставала им удивляться. Каждый раз в их внешности происходили преображения. Они меняли себя, стараясь выделиться из толпы. И так раз за разом… Это жители городов предпочитали модифицировать свой облик в виртуальной реальности, все чаще проводя свое время там. Повстанцам же было о чем посудачить меж собой.
Кейт заметила, что Рэйвен сделала себе пирсинг в пупке, а Хосе обзавелся новым цветом в ирокезе. Анхель сшил футболку из кусков шести тряпок, а Дэвид щеголял в шляпе с широкими полями, которую в книгах именовали ковбойской. В остальном повстанцы оставались все тем же сборищем фриков, усеянных цепями, кольцами, татуировками, красившими и перекрашивающими волосы (хотя у многих они с самого рождения были ярких цветов), наряженными в аляповатые одежды и обутыми в ботинки на размер-два больше нужного. Эпатаж являлся их вторым именем, и большинство повстанцев готовы было даже пройтись с голой задницей по улицам Монтевидео, лишь бы доказать правительству, что оно не властно навязывать свои убеждения.
Так что Кейт со своей любовью к корсетам и латексу казалась образцом приличия. В последнее время она наряжалась в них все реже, предпочитая удобство внешнему виду вещей. Это казалось девушке правильным, ибо в бою важно не то, как ты выглядишь, а то как ты думаешь. Если отключить мозг во время сражения, то быстро окажешься на эшафоте.
Впрочем, когда-то несогласные устраивали бойкоты, голодовки, стачки и демонстрации, так что покрашенные в знак протеста волосы — безобидное явление.
К Кейт подсели Лина и Майк. Эта парочка часто отправлялась на задание вдвоем; вполне возможно, они закрутили роман. На людях держались довольно сдержанно, так что Кейт не знала наверняка, какие отношения их связывали. Лина обожала браслеты с шипами, надевая их и на запястья, и на щиколотки, и на шею, а также красила веки темной тушью. Майк же выделялся оригинальной стрижкой — торчащими во все стороны прядями, будто иголки ежика. Порой он носил интересную штуку — кеды со светящимися в темноте шнурками. Сейчас же на парочке были надеты лишь светодиодные ремни, помогавшие смотреть под ноги.